«Новейший философский словарь» определяет «семиотику» (греч. σημειωτική, от др.-греч. σημεῖον – «знак, признак») следующим образом: «Научная дисциплина, изучающая производство, строение и функционирование различных знаковых систем, хранящих и передающих информацию»[1]. В качестве пионеров этой науки в статье указаны американский философ Чарльз Сандерс Пирс (1839-1914) и швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857-1913).

Читая давеча сочинения русского философа украинского происхождения Григория Сковороды (1722-1794), которым я последнее время очень увлекаюсь, наткнулся я у него на рассуждения о «символическом мире» и знаках (символах, эмблемах и иероглифах), удивительно напоминающие Пирсовы рассуждения, опубликованные на сто лет позже Сковородинских.

Предоставляю читателю возможность самому судить о степени похожести текстов (с семантической точки зрения).

Читаем у Пирса в «Забытом аргументе в пользу реальности Бога»[2]:

Вселенная, известная нам из нашего опыта, состоит из трех миров. Первый мир населяют чистые идеи — воздушные тени, которым воображенье поэта, математика или еще кого-то дарует и обитель, и названье[*]. Именно их бестелесность, именно тот факт, что бытие идей заключается в их способности быть мыслимыми, а вовсе не тот, что кто-то действительно мыслит о них, делает идеи реальными. Второй мир является миром грубой действительности — вещей и фактов. Я убежден в том, что бытие вещей заключается в реакции на физические силы, однако против такой точки зрения существуют серьезные возражения, которые нам еще придется рассмотреть внимательно и непредвзято. Третий же мир составляет все то, чье бытие заключается в способности активно устанавливать связи между различными объектами, в особенности же между объектами, принадлежащим разным мирам. Таковым является Знак, причем не знак по форме (который в сущности как раз таковым не является), а именно, так сказать, знак по духу, чье бытие как раз заключается в его способности служить посредником между объектом знака и человеческим разумом. Таковым, также, является сознание живого существа, и такова жизнь, такова скрытая в растении способность к росту. Таково живое общество: ежедневная газета, огромное состояние, общественное движение.

И далее в статье «Что есть знак?»[3]:

2. Вещь представляет для нас интерес с трех точек зрения. Во-первых, мы можем испытывать интерес к вещи как к таковой. Во-вторых, вещь может интересовать нас с точки зрения ее взаимодействия с другими вещами. В-третьих, вещь может нас интересовать как посредник, — в том случае, если эта вещь передает нашему сознанию идею вещи. В этом случае вещь, выполняющая такую функцию, и будет знаком, или представлением, репрезентацией.

3. Существует три вида знаков. Во-первых, это образы (likenesses), или иконы (icons), служащие для передачи нашему сознанию идеи вещи, просто путем имитации, подражания этой вещи. Во-вторых, это указатели (indications), или индексы (indices), которые что-то сообщают нам о вещах в силу своей физической связи с этими вещами. Например, указатель на дороге, показывающий, куда эта дорога ведет; или относительное местоимение, которое ставят сразу после названия вещи, если надо сообщить об этой вещи дополнительную информацию; или выкрик «Эй, вы!», которое воздействует на психику адресата и привлекает его внимание. В-третьих, существуют символы, или знаки вообще, которые приобрели связь со своими значениями в результате их употребления. Таковыми являются большинство слов, фраз, речей, книг и библиотек.

[…]

6. Символы. Слово «символ» имеет так много значений, что добавление еще одного причинило бы вред языку. Символ, по-моему, это условный знак — нечто согласованное, договорное, общепринятое, определяемое привычкой (приобретенной или врожденной); такое мое определение вряд ли является новым, скорее это возвращение к первоначальному значению слова. С этимологической точки зрения слово «символ» должно означать вещь, брошенную совместно с чем-то, подобно тому, как εμβολον (embolum) — вещь, брошенная во что-то, заглушка, παραβολον (parabolum) — вещь, брошенная рядом, имущественное обеспечение, а υποβολον (hypobolum) – вещь, брошенная подо что-то, свадебный подарок. Говорят, что совместное бросание, скрытое в слове «символ», следует понимать как конъектуру[†]. Однако если бы это было так, то мы должны были бы обнаружить, что хотя бы иногда это слово употреблялось в смысле конъектуры. Увы, поиски в литературе такого смысла будут напрасны. Однако греки очень часто писали «бросить вместе» (συμβαλλειν) для того, чтобы обозначить заключение договора или условия. Итак, мы действительно обнаруживаем слово «символ» (συμβολον) в ранних документах и часто в значении договора или условия. Аристотель называл имя символом, т.е. условным знаком[‡]. У греков сигнальный костер — это символ, т.е. сигнал, о котором условились, договорились; флаг или вымпел — символ, пароль — символ, значок — символ; символ веры назвали символом, потому что он служил тайным паролем или опознавательным знаком; билет в театр называется символом; вообще любой документ, дающий человеку право на получение чего-либо, есть символ. Более того, любое выражение чувств тоже именовалось символом. Таковы были основные значения этого слова в оригинальных текстах. Читателю судить, достаточно ли я привел примеров в подтверждение того соображения, что я не исказил существенно исходного значения слова «символ», употребляя его в предлагаемом мною смысле.

Любое привычное слово, – такое, как «дарить», «птица», «женитьба», – является примером символа. Понятие символа приложимо ко всему, что позволяет осознать идею, выражаемую словом; но сам по себе символ не обозначает эти вещи. Символ не показывает нам птицу, не разыгрывает перед нашим взором сцену дарения или женитьбы. Символ подразумевает, что мы, услышав эти слова, способны представить себе эти вещи.

7. Три вида знаков – Образ, Указатель и Символ – относятся к друг другу в прогрессии, как 1 – 2 – 3. У образа отсутствует живая связь с объектом, который он представляет; просто так случилось, что свойства образа напоминают свойства объекта, и вызывают в сознании аналогичные ощущения. Но в действительности образ со своим объектом не связан. Указатель физически связан со своим объектом, образует с ним органичную пару. Но интерпретирующий разум никак не участвует в создании этой связи; он может только заметить ее, после того, как она уже возникла. Символ связан со своим объектом через идею, находящуюся в сознании человека; вне сознания такой связи не существует.

Физическая сила есть результат взаимодействия двух тел, причем одно тело в этой паре служит указателем для второго тела. С другой стороны, мы видим, что каждая интеллектуальная операция включает в себя триаду символов.

8. Символ, как мы видели, не может определять конкретную вещь, он обозначает тип вещи. Более того, символ сам по себе является типом вещи, а не единичной вещью. Вы можете написать слово «звезда», но это не сделает вас творцом слова, и если вы сотрете его, то не уничтожите слово. Слово живет в сознании тех, кто его использует. Даже если все эти люди спят, это слово существует в их памяти. Поэтому мы могли бы признать, если бы в этом был смысл, что слова являются общими (универсальными) понятиями, не утверждая при этом, подобно Оккаму, что они суть понятия частные (индивидуальные)[§].

Символы растут. Они возникают из других знаков, в особенности из образов или из знаков со смешанной природой образов и символов. Мы мыслим исключительно знаками. Эти мысленные знаки имеют смешанную природу; их символьные части называются концептами. Если человек создает новый символ, то это благодаря мыслям с участием концептов. Новые символы могут вырастать только из символов. Omne symbolum de symbolo[**]. Символ, однажды появившийся, распространяется среди народов. Его смысл растет вместе с опытом его употребления. Такие слова, как сила, закон, богатство, женитьба, значат для нас нечто весьма отличное от того, что они значили для наших диких предков. Символ может вместе со сфинксом Эмерсона[††] сказать человеку:

Of thine eye I am eyebeam [«Ты очами зришь моими!»][‡‡].

9. При мыслительном процессе мы употребляем смесь образов, указателей и символов. Мы не можем обойтись без какого-либо из этих них. Вся эта смесь целиком может быть названа символом, поскольку символ является главным из знаков. Не стоит вовсе отвергать метафору: хотя человек, можно сказать, и состоит из живых тканей, но все же части его ногтей, зубов, волос и костей, необходимые для жизнедеятельности, в какой-то момент выключаются из метаболических процессов, составляющих жизнь; кроме того, в организме человека есть жидкости, не являющиеся живыми. Так вот, говоря о мыслительном процессе, мы можем сравнить указательные знаки с твердыми частями человеческого тела, а образы – с кровью: первые обеспечивают нашу связь с реальной действительностью, вторые, благодаря своей изменчивости, питают самое существо мысли.

Представим себе человека, рассуждающего так: Библия говорит, что Енох и Илия были взяты на небеса; если так, то либо Библия ошибается, либо не совсем верно, что все люди смертны. Что есть Библия, и что есть историческая правда, о которой мы тут рассуждаем, должно быть выяснено с помощью указательных знаков. Рассуждающий составляет в уме схему, благодаря которой он видит, что любой из его выводов будет справедлив, если справедлива посылка; такая схема является иконой, или образом. Все остальное — символы, и вся логическая конструкция целиком может рассматриваться как некий символ. Этот символ не мертв, он ведет разум из одной точки в другую. Искусство рассуждения — это искусство составлять схемы из различных знаков и таким образом находить истину.

А вот что мы читаем у Сковороды в «Потопе змиином» [4]:

Всяк рожденный есть в мире сем пришелец, слепой или просвещенный. Не прекрасный ли храм премудрого бога мир сей? Суть же три мира. Первый есть всеобщий и мир обительный, где все рожденное обитает. Сей составлен из бесчисленных мир-миров и есть великий мир. Другие два суть частные и малые миры. Первый – микрокосм, сиречь мирик, мирок, или человек. Второй мир символический, сиречь Библия. В обительном коем-либо мире солнце есть око его, и око сие есть солнце. А как солнце есть глава мира, тогда не дивно, что человек назван микрокосм, сиречь маленький мир. А Библия есть символический мир, затем что в ней собраны небесных, земных и преисподних тварей фигуры, дабы они были монументами, ведущими мысль нашу в понятие вечной натуры, утаенный в тленной так, как рисунок в красках своих.

[…]

Все три мира состоят из двух едино составляющих естеств, называемых материя и форма. Сии формы у Платона называются идеи, сиречь видения, виды, образы. Они суть первородные миры нерукотворные, тайные веревки, преходящую сень, или материю, содержащие. В великом и малом мире вещественный вид дает знать об утаенных под ним формах, или вечных образах. Такое же и в символичном, или библейском, мире, собрание тварей составляет материю. Но божье естество, куда знамением своим ведет тварь, есть форма.

Или вот еще в «Иконе алкивиадской»[5]:

Когда ж она [Библия] сделана к богу и для бога, тогда сия богодышащая книга и сама стала богом. «И бог был слово», так как вексельная бумажка или ассигнация стала монетою, а завет сокровищем. Сие слово издревле сделано к богу. «Сей был искони к богу». Должно читать так: «Сие было искони к богу, сиречь слово (сей λóγoς)».

[…]

И как в ничтожной вексельной бумажке скрывается империал, так в тленной и смертной сих книг сени и во мраке образов таится пречистое, пресветлое и живое.

[…]

Но обительный мир касается тварей. Мы в нем, а он в нас обитает. Моисейский же, символический, тайнообразный мир есть книга.

[…]

Предел 7-й. О символах, или образах. Как оные называются у эллинов? А как называются в Библии?

Такие фигуры, заключающие в себе тайную силу, названы от эллинских любомудрцев: emblemata, hieroglyphica. А в Библии называются: чудеса, знамения, пути, следы, сень, стена, оконце, образ, предел, печать, сосуд, место, дом, град, престол, конь, херувим, сиречь колесница и проч… Они-то суть скоты, звери, птицы, чистые и нечистые, а Библия есть ковчег и рай божий, проще сказать – зверинец.

А вот из «харьковских басен»[6]:

Ни одни краски не изъясняют розу, лилию, нарцисс столь живо, сколь благолепно у них образуется невидимая божья истина, тень небесных и земных образов. Отсюда родились hieroglyphica, emblemata, symbola, таинства, притчи, басни, подобия, пословицы… И не дивно, что Сократ, когда ему внутренний ангел-предводитель во всех его делах велел писать стихи, тогда избрал Эзоповы басни. И как самая хитрейшая картина неученым кажется враками, так и здесь делается.

В книге Владимира Эрна «Григорiй Саввичъ Сковорода. Жизнь и ученiе», в части второй, посвященной учению Сковороды, в главе «Hieroglyphica, emblemata, symbola», сказано так[7]:

Это новое для XVIII века содержание есть рецепция античных и патристических представлений. Но и сама рецепция эта через десятки столетий не может не быть признана творческим делом. Все замечательное, революционное нововведение Сковороды можно охарактеризовать одной фразой: Он сознательно вернул серьезное значение символу и сделал символ одной из центральных категорий своего философствования.

[…]

У Сковороды же, как у Платона, язык символов имеет самодовлеющее значение.

[…]

Цельность и многозначность живого опыта неискаженно живет в символе, и поэтому символ есть натуральный язык всякой внутренней мысли.

[…]

В символе нет ни внутреннего, ни внешнего, есть одно цельное. Если это цельное разлагается, если внешнее начинает отделяться от внутреннего и брать над ним верх, получается великое ниспадение, которое Сковорода отмечает в древних религиях.

 

Далее, Эрн приводит цитату из Сковороды, которая возвращает нас к «Сфинксу» Эмерсона (см. примечание ††). Вот что пишет Сковорода[8]:

Что значит сфинкс, изъяснено в первом «Разговоре» [имеется в виду «Кольцо»]. Имя его значит связь или узел. Гадание сего урода утаивало ту же силу: «Узнай себя». Не развязать сего узла была смерть мучительная, убийство душе, лишение мира. Для сего египтяне оного урода статуи поставляли по улицам, дабы, как многочисленные зеркала, везде в очи попадая, сей самонужнейшее знание утаивающий узел на память приводили.

И, наконец, Эрн цитирует «Наркисса» Сковороды: «Для того, чтобы видеть все в символах, нужно «истинное око», нужно для того, чтобы «ты мог истину в пустоши усмотреть. А старое твое око никуда не годится»[9].

В индексе двухтомного собрания сочинений Пирса «The Essential Peirce» ссылок на Сковороду я не обнаружил. Поиск в Google на «Сковорода Чарльз Пирс» и на «Charles Peirce Skovoroda» ничего путного не дал. Единственное, что удалось найти, это работу Елены Ратниковой из Института философии им. Г.С. Сковороды, но эта работа анализирует Пирса против Декарта, а вовсе не против Сковороды.

Однако встает вопрос: А не было ли общего источника, из которого и Сковорода, и позже Пирс черпали свои идеи о символическом мире? Вероятно был, но этому вопросу я собираюсь посвятить отдельное исследование.

---

Пока я собирал материал для этого следующего исследования, я наткнулся на книгу Людмилы Александровны Софроновой (1941-2013) «Три мира Григория Сковороды»[10], и в этой книге на 93 странице имеется имя Ч. С. Пирса: “Находясь на подступах к семантическому анализу, Г. Сковорода разделяет знаки на различные виды, знаки указатели, знаки-иконы, знаки-символы, в чем видится соответствие его концепции с современной лингвистической теорией (Ч. С. Пирс).” Л. А. Софронова подробно разбирает жизнь и творчество Сковороды, его философскую теорию и т.п. Глава “Слово – четвертый мир философа” посвящена Сковородинскому языку, который был метафоричен, образен и ярок.  В этой же главе описываются и прото-семиотические воззрения философа. На материале корпуса сочинений Сковороды подробно исследовано его отношение к слову как знаку, символу, эмблеме; тут же рассматривается и система культурных кодов – телесных чувств, движения, медицины, природы, искусства и науки. К моему сожалению, ссылки на Сковороду в основном даются по украинскому полному собранию сочинений Сковороды (Григорий Сковорода. Повне зiбрання творiв у двох томах. Киïв, 1973), которого у меня нет, а не по русскому (Григорий Сковорода. Сочинения в двух томах. М., 1973), которое у меня есть. Существенным достоинством сочинения Софроновой я считаю наличие в ее книге “путеводителя” – т.е. систематизированного индекса, равно как и списка имен. В частности, в этом списке имеется имя Якоба Бёме, идеи которого, возможно, повлияли на Сковороду.

---

11 февраля 2018 года, воскресенье.

Появился двухтомник Сковороды, изданный на украиском языке в Киеве в 1973 году. Он очень похож на двухтомник, вышедший в том же году в “Философском наследии”. Портрет Сковороды в киевском издании – цветной:

Мой папа заметил, что книга, которую держит в руках человек на портрете, озаглавлена “Алфавит мира”, причем “Алфавит” – без твердого знака на конце. Действительно, это книга Сковороды “Разговор, называемый алфавит, или букварь мира”. В комментариях к русскому двухтомнику читаем: “Авторграф диалога [разговора, – СВ] хранится в Государственном историческом музее в Москве (фонд Щукина 91/193)”.  Далее следует комментарий по поводу названия: “Название этого произведения связано с традициями древней письменности. В частности, до Сковороды на Украине встречались прозаические и стихотворные произведения с подобными названиями, например “Алфавит духовный инокам и мирским” Исайи Копинского […], “Алфавит, рифмами сложенный” И. Максимовича (1705).

Если предположить, что “неизвестный художник” писал портрет с натуры, то это значит, что в руках Сковороды на портрете – рукопись, поскольку “Алфавит” впервые был опубликован в 1894 году Д. И. Богалеем. Рукопись же описывается в киевском издании так: “Рукопис має 72 пронумерованих друкованими цифрами аркуши, переплетенi в зошит. Папир його рiзний, без цифровых фiлiграней, виготовлений у 70-х роках XVIII ст.” Далее следует подробное описание всех имеющихся списков произведения. Тут же сказано, что “Алфавит” был написан “латинскою й украïнаскою книжною мовою. […] У бібліотеці гарвардського університету (США) зберігається список твору, очевидно, XVIII ст., зроблений рукою двоих переписувачiв. […] Пiсня, а також близько половини тексту дiалога написанi правописом, яким Сковорода користувався пiсля 1785 р. (тобто без ъ та ь)”. Таким образом мы имеем ответ на вопрос о том, почему в слове “Алфавит” на портрете нет твердого знака.

---

Ссылки

[*] Комментарий Peirce Edition Project. Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь (пер. М. Лозинского); действие V, явление 1: «И чуть воображенье даст возникнуть // Безвестным образам, перо поэта // Их воплощает и воздушным теням // Дарует и обитель, и названье.»

[†] Конъекту́ра (лат. conjectura — догадка, предположение) — метод восстановления утерянных или испорченных фрагментов рукописей — так называемых лакун.

[‡] Комментарий Peirce Edition Project. De interpretatione. Сочинение Аристотеля Περὶ Ἑρμηνείας, Об истолковании. “[Имена] имеют значение в силу соглашения, ведь от природы нет никакого имени. А [возникает имя], когда становится знаком…”

[§] William of Ockham’s Summa totius logicae, part 1, ch. 14. Уильям Оккам, “Сумма всей логики”, часть 1, глава 14.

[**] “Каждый символ происходит из символа”, лат.

[††] Пирс часто цитирует этот стих из четырнадцатой строфы стихотворения Эмерсона «Сфинкс», 1841.

[‡‡] Ральф Уолодо Эмерсон, Сфинкс. Перевод Аллы Шараповой. https://www.stihi.ru/2009/11/01/8352 25-Sept-2017.

[1] Семиотика // Новейший философский словарь. – Минск: Книжный Дом. А. А. Грицанов. 1999. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_new_philosophy/1059/СЕМИОТИКА (дата обращения: 14.08.2017).

[2] Peirce C.S. A Neglected Argument for the Reality of God [Забытый аргумент в пользу реальности Бога] // The Essential Peirce: Selected Philosophical Writings. Vol. 2: 1893-1913. Edited by Peirce Edition Project. Bloomington: Indiana University Press, 1998. – P. 435.

[3] Peirce C.S. What Is a Sign [Что есть Знак?] // The Essential Peirce: Selected Philosophical Writings. Vol. 2: 1893-1913. Edited by Peirce Edition Project. Bloomington: Indiana University Press, 1998. – P. 4. — С использованием Пирс Ч.С. Что такое знак? / пер. А.А. Аргамаковой под редакцией Е.В. Борисова // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. – 2009. – № 3(7). – С. 88-95.

[4] Сковорода Г.С. Диалог. Имя ему потоп змиин. Беседует Душа и Нетленный Дух // Сочинения в 2-х томах. – Серия «Философское наследие», тт. 55-56. – М.: Мысль, 1973. – Т. 2, с. 148-149.

[5] Сковорода Г.С. Книжечка, называемая Silenus Alcibiadis, сиречь Икона Алкивиадская (Израильский Змий) // Сочинения в 2-х томах. – Серия «Философское наследие», тт. 55-56. – М.: Мысль, 1973. – Т. 2, с. 21-22.

[6] Сковорода Г.С. Басни Харьковские // Сочинения в 2-х томах. – Серия «Философское наследие», тт. 55-56. – М.: Мысль, 1973. – Т. 1, с. 79.

[7] Эрн В. Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение. – Серия «Русские мыслители». – М.: Тип. А.И. Мамонтова, 1912. – С. 222-226.

[8] Сковорода Г.С. Разговор, называемый алфавит, или букварь мира // Сочинения в 2-х томах. – Серия «Философское наследие», тт. 55-56. – М.: Мысль, 1973. – Т. 1, с. 413.

[9] Эрн В. Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение. – Серия «Русские мыслители». – М.: Тип. А.И. Мамонтова, 1912. – С. 228. Цитаты из Сковороды Г.С. Наркисс // Сочинения в 2-х томах. – Серия «Философское наследие», тт. 55-56. – М.: Мысль, 1973. – Т. 1, с. 130-131.

[10] Софронова Л. А. Три мира Григория Сковороды. // М.: Издательство «Индрик», 2002. ISBN-5-85759-170-8.